смерти удмуртов, похороны удмуртов
Обряды и верования удмуртов, связанные со смертью и похоронами, относятся к наиболее консервативным и устойчивым. Суеверный страх смерти, неумение объяснить ее причины породили множество примет и поверий, будто бы предвещавших смерть: вой собаки, крик курицы по-петушиному, крик совы во дворе, каравай, оставшийся в печи при снятии хлебов, сновидения, связанные с копанием земли или рубкой дров, и т. п. Случайные совпадения в последовательности названных событий с чьей-то смертью порождали иллюзорное представление об их причинно-следственной связи.
В воззрениях на смерть отражена мысль о ее неизбежности (огпол кулонлэсь нокин но уз мозмы - одной смерти никто не минует), поэтому старые люди готовились к ней заранее: приготовляли смертную одежду, сами договаривались об омовении их тела и о месте захоронения. Смерть по старости воспринималась как естественное завершение жизни, освобождение от земных дел. Смерть по болезни или случайностям считалась ненормальной, но воспринималась как фатальная неизбежность, предначертание свыше ("адӟонэз сыӵе вылэм", "гожтэмез озьы вылэм"). Бытовало представление о легкой и трудной смерти: говорили, что легко умирают добрые праведные люди, а трудная смерть посылается недоброму человеку, при кончине которых даже погода портится (урод адями кулыку, куазь но уродъяське).
Смерть связывалась с понятием о душе, считалось, что со смертью душа вылетает из тела (лулыз потйз). Представления о душе были двойственны и нечетки: она и материальна, и нематериальна. До выноса покойника его душа будто бы незримо находилась в доме, поэтому в это время запрещалось в избе что-либо резать ножом, ножницами, шить, мести пол, на поминальном ужине в день похорон пользоваться вилками, так якобы можно ненароком "поранить душе лицо". Душа, по суеверным представлениям, могла пить и есть, поэтому с наступлением смерти на окно ставили чашку с водой и вешали полотенце, "чтобы душа умылась и вытерлась". Во время поминальной трапезы возле печки ставили корытце, куда клали кусочки пищи поминальных блюд. Было распространено верование, что после смерти в течение 40 дней душа покойного летает неприкаянная, она может прилететь и домой, поэтому старались не озлобить ее, чтобы не навредила живым; некоторые все эти дни держали на столе чашку с водой.
Таким образом, описанные обычаи обнаруживают двойственность представлений о душе: она может быть злой и доброй, она невидима, но в то же время как будто и материальна.
Как и у других народов, у удмуртов бытовало представление о нечистоте покойника, от соприкосновения с которым будто бы могли быть нежелательные последствия. Подобные представления могли появиться на реальной основе: от соприкосновения с умершими от инфекционных заболеваний такие последствия, очевидно, бывали, но при незнании их причин представление об опасности распространилось на все трупы. Постепенно появились суеверные толкования и различные действия для очищения. Так, считалось, что от контакта с трупом у моющих потом всегда будут мерзнуть руки. Поэтому обмывать покойников молодым не давали, это делали старые люди. Мужчин мыли старики, женщин и детей - старухи. Мыли теплой водой березовым веником на большом куске луба. Воду надо было брать из реки, черпая ее против течения. После мытья воду сливали в такое место, где никто не ходил. Вредоносное действие приписывалось вещам, соприкасавшимся с покойником: венику, ковшу, которым его обливали, одежде, в которой он умер, и лубку, на котором мыли. Их выбрасывали в специальные места, называемые кур куян (место для бросания лубков). Это место также считалось нечистым и опасным.
После выноса покойника мыли полы. Участники похорон, выйдя с кладбища, также выполняли разнообразные очистительные обряды: хлопали друг друга по спине, жгли костер, так как верили в очищающую силу огня; мыли обувь и т. п. Телегу (или сани), на которой везли гроб, в течение трех дней не заводили во двор, а оставляли на улице. Вернувшись с похорон, прежде чем войти в избу, мылись в бане и сменяли одежду. Войдя в дом, прикасались к печке, протирали золою руки.
Умирать на перине обычно не давали, умирающего переносили на пол, постелив что-либо из старой одежды. Объясняли это тем, что будто бы на перине умирать тяжело. Очевидно, это толкование придумано для того, чтобы не пришлось выбрасывать дорогую вещь - перину: ведь чтобы справить новую, требовалось несколько лет. И если даже случалось, что смерть застала на перине, ее все же не выбрасывали, а выносили на несколько дней во двор.
Как видим, в объяснениях обрядовых действий встречаются прямо противоположные толкования в зависимости от ситуации. Нередко они связаны с двойственным отношением к покойнику: страхом перед ним и в то же время почтением. Страх перед покойником заставлял удмуртов торопиться с похоронами: нередко хоронили на другой день. В подготовке к похоронам участвовали родственники, соседи. Лицам, мывшим покойника, дарили что-либо из вещей покойного. Одаривали и тех, кто делал гроб, копал могилу.
Одевали покойника не обязательно в новую, но чисто выстиранную одежду, преимущественно светлых тонов. Смертную одежду полагалось шить только вручную, не завязывая на нитке ни одного узелка.
По покрою смертная одежда была традиционной национальной. И если даже при жизни женщина носила рубаху на кокетке, по происхождению более позднюю, то в качестве смертной еще долго шили прямую, без кокетки и без пуговиц, заменяя их завязками из тесемок.
Северные удмуртки подвенечное платье хранили в качестве смертной одежды. Если же оно было сильно поношенное, то шили другое, но подвенечное просили положить в гроб.
На ноги покойнику надевали новые лапти, женщине - белые холщовые чулки и носки, мужчине - белые онучи, которые надевали не так, как живому человеку, а обертывали, как и у русских, в обратном порядке. Так же в обратном направлении крутили вокруг ноги веревки лаптей (отсюда выражение: обут, как покойник, если человек по ошибке неправильно надел онучи).
Одетого покойника укладывали в гроб, положив туда предварительно мелкой стружки и листьев от березового веника и застелив все это белым холстом. В изголовье клали подушечку из кудели или листьев веника, на белую наволочку пришивали крест из черной ткани.
По обычаю, покойника даже ненадолго нельзя было оставлять одного, особенно ночью; поэтому ночью у гроба дежурили 2-3 человека - уй пукись,- сменяясь через каждые 2-3 часа.
Бывали случаи, когда умерших насильственной смертью, самоубийц и утопленников в доме не держали, а вырывали под окном неглубокую яму, где покойник лежал до дня похорон, накрытый ветками хвойного дерева. Таких покойников не отпевали, хоронили их за пределами кладбища.
В день похорон с утра мужчины-односельчане отправлялись копать могилу, а в доме собирались люди проститься с покойником и проводить его в последний путь. Близкие люди умершего были заняты приготовлениями к выносу и погребению. Время от времени несколько раз до выноса и перед самым выносом они, особенно женщины, принимались у гроба причитать.
Специальных плакальщиц у удмуртов не было. Как говорят информаторы, каждый изливал свое горе, как мог.
Прощались, подходя поочередно к покойнику и при этом целуя иконку, лежащую на его груди, или лоб. По другую сторону гроба стояли два человека из членов семьи умершего и каждому, кто подходил, дарили несколько суровых ниток, а близкой родне раздавали вещи покойного. По рассказам, в некоторых деревнях подарок должны были получить не менее сорока человек.
Выносили в первую очередь крышку, затем гроб с телом, стараясь не задеть дверной косяк. Задеть косяк, по суеверию, считалось дурной приметой, якобы быть еще одному покойнику. За дверью запевали христианскую молитву. Членам семьи покойного, особенно его детям, воспрещалось выносить гроб. Суеверное представление о том, что покойник может возвращаться, и страх перед ним заставляли принять некоторые меры для предотвращения его возврата.
В бывшем Глазовском уезде в прошлом веке гроб с телом покойника выносили не в дверь, а в окно или через крышу. Обычай этот известен не только у удмуртов. Более древней его формой был вынос покойника через пролом в стене. С введением более прочных жилищ выламывание стало неудобным, тогда покойников стали выносить в окно, а в дальнейшем через дверь, но предварительно сняв ее с петель. Со двора гроб выносили через большие ворота, тогда как все провожающие выходили через малые.
После выноса тела было принято садиться на то место, где стоял гроб, "чтобы не бояться покойника", а перед выходом из дома по той же причине заглядывали в печь. Если уже вышел из дома вслед за гробом, возвращаться в избу за чем-либо запрещалось, в таких случаях говорили, что "покойник себе спутника ищет".
До конца деревни гроб по очереди несли на руках. Впереди похоронной процессии несли мешочек - "гостинец" от покойного (монетка, несколько ниток, кусок хлеба, понемногу масла и меду), который отдавался первому встречному. По пути следования похоронная процессия ненадолго останавливалась у дома, где жил старый или больной человек, который хотел, но не мог прийти проститься с покойником.
У околицы останавливались, гроб ставили на повозку и закрывали. На кладбище ездили только близкие родственники. Дома оставались 2-3 пожилые женщины, чтобы сделать уборку и приготовиться к поминкам.
Если церковь была близко, перед погребением покойника возили туда отпевать, где и оставляли на ночь. На кладбище (шайвыл) гроб открывали для прощания, после чего заколачивали и осторожно опускали в могилу. Перед этим туда кидали монетку, "чтобы откупить место". Гроб опускали на специальных полотенцах или холстах. Это было связано с представлением, бытовавшим у многих народов, о переходе души в загробный мир по мосту через реку. Считалось, что мостом будет служить холст, на котором опускали гроб. Иногда на дне ямы и над гробом делали настил из досок или тонких стволов срубленных тут же деревьев."Члены семьи покойного не принимали участия в опускании гроба, но они первые бросали горсти земли, причем землю брали не голыми руками, а щепкой или подолом верхней одежды. Над могилой устраивали небольшой холмик. Утаптывать землю на могиле или утрамбовывать лопатой не полагалось. В изголовье сажали деревце. При погребении некрещеного на могиле ставился не крест, а столбик, на котором вырезали тамгу - пус - знак семейной собственности. Хоронили, как правило, рядом с умершими родственниками.
Приведя в порядок могилу, на ней устраивали скромную трапезу, оставшуюся еду (хлеб, масло, печенье, яйца) брать домой не разрешалось, ее крошили на могилы.
Выйдя с кладбища, совершали разнообразные очистительные обряды. Дома передавали привет и пожелания благополучия от покойника. Вечером устраивался поминальный ужин - кисьтон - с приглашением всех, кто приходил на похороны. Прежде чем сесть за стол, молились, обращаясь сначала к ранее умершим с просьбой принять новопреставленного, жить дружно, желали им благополучия на "том свете" и просили их помогать оставшимся в живых. Кончив молитву, стоя отведывали кушанья, откладывая по ложке или по кусочку в тарелку, предназначенную для умершего, которую ставили у печки (куяськон). Затем садились за стол, где оставляли место для покойника и клали для него ложку. Веселиться на поминках было не принято. В конце поминального вечера содержимое тарелки покойника выносили собакам. После еды все кости собирали в тарелку или корзину и в полночь назначенные выносили и все содержимое закапывали в огороде. Остальные в это время читали молитвы.
Поминки (кисьтон) в честь покойного устраивались еще на седьмой (сизьым уй) или девятый день (укмыс уй), на сороковой день (ньыльдон уй) и через год (ар уй). На седьмой или девятый день поминали в кругу семьи, сорочины и годины отмечались с приглашением всех родственников. Для поминок на 40-ю ночь и в годовщину резали барана или овцу в зависимости от пола умершего, которому предназначались приносимые в жертву животные.
В честь умерших устраивались еще жертвоприношения йырпыд сётон (буквально: давание головы и ног). Если его посвящали мужчине, варили конские головы и ноги, женщине - коровьи. Приглашали родственников, одной из уважаемых женщин поручали варить конские или коровьи голову и ноги. Мясо съедали, кости ног клали в корзину, в глазницы черепа - деньги. После трапезы все это с шумом, криками, под звон бубенцов несли за околицу в направлении к кладбищу. Женщину, варившую мясо, везли на санях. За околицей жгли костер из соломы, туда бросали содержимое корзины, в некоторых деревнях ее подвешивали к дереву, изгороди. Обратно шли с пением свадебных песен, дурачились, шумели - чтобы тому, кому посвящался обряд, "жилось" весело.
Умерших родственников поминали в любое воскресенье, когда приготовляли какое-либо праздничное кушанье. В таких случаях сначала молились, поминая умерших родных, потом стоя отведывали со словами "азяды мед усёз" (пусть перед вами упадет) и лишь после этого садились за стол. Все поминки удмуртов, как это не трудно заметить, являются проявлением весьма развитого у них культа предков 7. Раньше чем через год после похорон не разрешалось устраивать корка миськон - генеральную уборку, когда мыли потолки, стены, утварь. В течение года не полагалось белить печь.